однажды конюхов зашел в театр со служебного входа.

— фарерские острова, — сказал режиссер и посмотрел на сцену. — овцы как метафора. их пускают на свитера, убивают, а они все равно внутренне стремятся к свободе. ледяной куб, внутри которого всё происходит. лед как метафора. овцы во льду. понятно?

— не очень, — честно сказал конюхов. — не очень понятно, зачем вам я.

— консультант, — сказал режиссер. — север, острова, овцы. плюс актерам нужны бороды как у вас.

— актерам, которые играют овец? — уточнил конюхов.

режиссер замолчал. федору было стыдно переспрашивать, но хотелось понять.

— это метафора, — наконец сказал режиссер, глядя сквозь. — наш драматург знает как выглядят овцы. он летал к ним и погружался. изучал внутренний мир, жил в стаде.

— в отаре, — машинально поправил конюхов и тут же пожалел.

— мы повезем готовый спектакль на фареры. будем показывать на острове луйтла-дуймун местным жителям. всё по-честному.

— это же единственный необитаемый остров, там даже овец нет, — сказал конюхов и попятился.

режиссер отвернулся и стал смотреть на художника-постановщика. художник бодро достал папку.

— вот, значит, образцы. вот шерсть, вот лед, вот местный самогон. раздадим зрителям колючие свитера, пусть мучаются весь спектакль. думаю, неплохо заморозить сиденья, чтобы к концу всё начало оттаивать. зрители в финале встают — и все как бы в слезах овец.

— то есть мокрые? — уточнил конюхов, проклиная себя за занудство.

— спектакль-соприкосновение. эффект обнаженной кожи. пропустить боль и слезы через себя… — тихо сказал режиссер.

— и свою одежду! — добавил конюхов понимающим тоном. ему все еще казалось, что диалог вот-вот получится.

режиссер и художник посмотрели в дальний угол, и федор к. пошел к двери.

— вам не туда, там идет генеральная репетиция с режиссером, — сказал художник.

конюхов посмотрел на режиссера, лежащего на сцене в позе овцы.

— у нас особый подход к репетициям, — сказал художник. — долго объяснять. а, ну ладно… словом, актеры самостоятельно генерируют пространство, а режиссер приходит только через 10 часов. понимаете?

— нет, — сказал конюхов. — зато я понимаю, что из того зала тянет дымом. и пора вызывать пожарных.

— вы разрушите сердце спектакля, — художник встал перед дверью и начал ненавидеть федора в открытую.

… на сцене лежали несколько человек, вокруг горели декорации.

— я бы посоветовал всем выйти, — сказал федор, стараясь не нервничать.

— невозможно выйти из роли по требованию. я живу внутри персонажа даже когда сплю, — сказал актер.

— и когда горите? — спросил конюхов, глядя на полыхающие ступени. — так, здесь еще можно потушить. несите воду!.. ну ладно, я сам принесу.

красиво занимались колосники.

конюхов плеснул из ведра на актера с горящими ступенями, и тот немедленно снял трусы.

— твою мать… — сказал конюхов.

— извините, рефлекс. у нас же экспериментальный театр.

— вы все еще без трусов, — сказал конюхов, глядя в ведро.

рядом возник бородатый чувак с айфоном и начал снимать.

— вы можете что-нибудь сделать?

— я в этом театре и так делаю всё.

— вы директор? — спросил конюхов с надеждой.

— лучше! я всё это построил, — и бородач гордо обвел айфоном сцену.

— тогда почему вы не тушите?

— я охвачен поэзией разрушения. разве не это должен делать театр? создавать, разрушая.

— вам что же, не жалко собственную работу? — сказал конюхов, срывая пломбу с огнетушителя

— мне жалко, что здесь нет зрителей. что я не вижу их горящих глаз!

— еще полчаса — и мы увидим как полыхают ваши, — сказал конюхов и достал телефон.

— мне бы пожарных, — сказал федор. — я уже звонил полчаса назад, но никто не приехал.

— какие у вас основания для вызова пожарных? — спросил вежливый голос

— мне очень нравится звук пожарной сирены, а так, конечно, никаких. — сказал конюхов. — девушка, тут актеры горят на работе.

— мы не занимаемся жалобами профсоюза, — сказал диспетчер и отключилась.

«твою мать…» — подумал конюхов и вспомнил про ледяной куб.

***

Ведущая: сегодня мы расскажем про пример невероятного мужества и самоотдачи на рабочем месте. это случилось в одном из самых скандальных театров города!

Режиссер: мы репетировали 16-й час подряд, как обычно, но что-то меня расстраивало. я требую полной отдачи и самопожертвования от всех — от актеров до уборщицы. пока они не отдадут театру всё — мы не можем закончить.

Актер: обычно после десяти часов репетиции мы лежим на полу, потому что лежать гораздо проще, чем стоять.

Уборщица: от меня требуют и требуют, а сами льют и пачкают, и все потом липкое, а требуют вытирать, а я им говорю — вы, пачкуны проклятые, хоть с пола-то встаньте.

Художник-постановщик: я стараюсь делать декорации, которые бы обнажили серце спектакля. конечно, зеркальный пол и бетонные стулья нравятся не всем, но это моя работа — продираться сквозь невежество. а я игнорирую невежество.

Актриса: когда игнорируют мои слезы, я начинаю нервничать и курить.

Режиссер: в этот день в актерах никак не зажигалось что-то важное.

Актриса: да у меня задница к бетону примерзла.

Художник-постановщик: знаете, иногда актеры жалуются часами. но я стараюсь использовать весь этот негатив для создания позитивного пространства, потому что современный театр должен создавать, разрушая. и наоборот.

Корреспондент: эээ… вы не могли бы повторить это еще раз?

Художник-постановщик: и наоборот.

И наоборот: я, кстати, не согласно.

Актер: а я устал лежать на полу и закурил. курить у нас запрещено, поэтому я курил в коробку. в коробке у меня даже немного еды есть.

Уборщица: они тут все время на голову напяливают. ну я не жалуюсь – от париков-то волосы везде лезут, пусть лучше в коробках ходят.

Режиссер: когда я увидел, как голова актера задымилась, я понял — ВОТ.

Актриса: у меня в спектакле роль школьницы, поэтому я раздеваюсь всего восемь раз. но курить очень хотелось, поэтому я надела трусы на голову, чтобы замаскироваться.

Режиссер: я увидел, что актеры начали активно включаться в работу, что они напряжены и наэлектризованы, что достаточно одной искры — и всё получится.

Уборщица: мне стало скучно, я пошла мыть пол.

Художник-постановщик: я сделал зеркальный пол, потому что это метафора. а они на него прыщи выдавливают.

Актриса: ну отпустите меня к косметологу тогда.

Уборщица: ну и я поскользнулась, потому что кругом всё заговнякано. а вода, значит, потекла под провода.

Режиссер: если не гореть изнутри — нельзя сделать театр тем, что он есть. и тут я, наконец, увидел эту искру!

Художник-постановщик: немного нервировал человек с ведрами воды, который пытался сорвать генеральную репетицию. потом он хотел разрушить ледяную декорацию, но мы его нейтрализовали.

Актер: лучше всего пошло дело, когда ворвались люди со шлангами и начали лить пену. мы немедленно поставили новый танец, который стал ядром спектакля.

Спасатели: ну мы, конечно, все охуели. приезжаешь на вызов, а там такое.

Режиссер: когда мы нащупали самое главное — нерв и ритм, я успокоился и уехал на фарерские острова.

Актер: жалко этого смешного чувака, которого придавило ледяным кубом. но это театр, понимаете?