в такие дни как этот, все вокруг уже переключались на осенний режим.

сначала во дворе прорывало трубу — местная октябрьская традиция. приезжали мужики из жэка, долго вздыхали над растекающейся лужей, из цензурного говорили друг другу “ну эт самое” и “опять, твою мать”, потом пригоняли экскаватор.

к обеду во дворе была яма с водой, мужики с независимым видом “а дальше вы сами” уезжали, стоя в ковше экскаватора, а жители дома доставали резиновые сапоги до колена.

начинался сезон материнских криков “куда ты грязь несешь, стой там!” и соседских споров — кто чаще меняет тряпку в общем коридоре. 

но стоило только прорваться внутрь квартиры, как грязь и потоп забывались, потому что дома была мама и таз творожных печенек.

эмалированный белый таз, в котором происходило осенью и зимой так много хорошего: замешивалось тесто, копилась нашинкованная капуста для засолки, делалась начинка для пельменного вечера (это когда лепишь и замораживаешь, лепишь и замораживаешь, лепишь и ешь, наконец), а каждые выходные в тазик складывались горячие пирожки с капустой, луком и яйцом, мясом, вишней и яблоками. 

волшебный, многофункциональный таз с черными сколами на дне и голубым ободком с потеками, сегодня  доверху заполненный теплыми творожными треугольниками с сахарной корочкой и укрытый накрахмаленным полотенцем.

и никакого отопления еще нет, поэтому можно вполне легально делать уроки и читать на кухне, где с одной стороны остывает духовка, с другой — таз с печеньем. и чай со сгущенкой, и белые шерстяные носки с красными полосками, и папина старая зимняя тельняшка, которая достает до колен, а рукава бесконечно подворачиваются толстыми валиками. 

в такие дни как этот — мечтаешь только сидеть дома с книжками, чаем и голыми ветками за окном, но как, как это сделать?

жалко, что печенья не могут сказать “просто дождись 2020-го”.

а меж тем мамы одноклассников тоже постоянно пекут, лепят, стирают, засаливают. 

но: кто-то делает творожные печенья с маргарином, кто-то полощет полотенца без крахмала и складывает потом неглаженные, кто-то добавляет в квашеную капусту сахар —  у каждого свои странности, говорит мама ровным голосом, доставая сливочное масло из холодильника “саратов”. 

в этот момент у мамы и пачки масла одинаковое выражение на лицах — “мы, конечно,  никого не осуждаем, но — МАРГАРИН?!”

маргарин делают из нефти, говорит папа, и я понимаю, почему бабЛиза уважает маргарин (и не уважает маму). потому что бабЛиза всю жизнь работает на КРЕКИНГЕ, который на самом деле — нефтеперерабатывающий завод имени кирова, а крекингом его зовут рабочие из заводских домов. 

завод называется не так, как должен, поэтому внутри него все тоже устроено не так, как кажется. 

во-первых, дети никак, совсем никак и никогда не могут попасть внутрь через проходную, но! — если ты приходишь вечером, в пересменок, с бабушкой и говоришь волшебный код “в душевые”, то проходная открывается. 

во-вторых, столовая только для рабочих, но тебя почему-то кормят и дают с собой молока. молоко в треугольных сине-белых пакетах отложено на складе как “списанное”, но на самом деле оно вкусней “свежего” магазинного.

в-третьих, у всех пирожков в заводском буфете сладкий незнакомый привкус, который никогда не получается у мамы. твоя мать маргарин потому что не уважает, говорит бабЛиза и обещает нажарить мне пирожков с легким. пирожки с легким и печенью я люблю страстной тайной любовью — они хрустящие, невесомые, в них много сладкого лука, а красно-коричневое говяжье легкое наполняет рот таким сильным вкусом, что просто мясо после этого кажется бледным, пресным и бескровным. 

как бензин после сырой нефти.

сырую нефть напоминает и свежая грязь в канаве у дома. мы после школы долго стоим над вырытой ямой, в которой густая глянцевая жижа булькает и издает звуки как в торфяном болоте. 

— добро пожаловать в гримпенскую трясину, сэр, — говорит денис с девятого. и бросает портфель на другую сторону канавы. портфель перелетает легко, потому что кто-то все учебники забывает дома (как голову, пионерский галстук и поросят из яичной скорлупы). 

мы бросаем портфели через канаву не первый день и собираемся бросать до самых морозов. потом приедут мужики с экскаватором, что-то починят, канаву засыпят и игра закончится. 

может и хорошо, что она закончится, потому что прямо сейчас мой набитый учебниками портфель медленно падает в черное липкое месиво. если хорошо подумать, то лучше всего взять палку и вытащить портфель из ямы. учебники потом можно помыть и высушить на лоджии, так что мама не заметит. 

я не думаю ни секунды — в портфеле лежат книжки из библиотеки, и их никак не должна касаться грязь, нефть, маргарин или ради чего там еще живет наш район. 

— Юр, она же вообще не думает, понимаешь? вот скажи — для чего ей голова? конечно, я ее заставила в коридоре раздеваться, у нее же грязь даже с трусов капала!

мама закрывает дверь на кухню и продолжает жаловаться отцу, что даже книги не делают из меня человека мыслящего.

в другой день я бы вышла и поспорила, но сейчас надо обдумать путь нефти от скважины до пирожков и доесть творожные печенья так, чтобы не осталось крошек у кровати.