ЛИКИЙСКАЯ ТРОПА, ТУРЦИЯ, год 2020-й
Захолустная бухта; каких-нибудь двадцать мачт.
Сушатся сети — родственницы простыней.
Закат; старики в кафе смотрят футбольный матч.
Синий залив пытается стать синей.
Чайка когтит горизонт, пока он не затвердел.
После восьми набережная пуста.
Синева вторгается в тот предел,
за которым вспыхивает звезда (И.Б.)
Где бы мы ни шли за эти три года, по каким бы ступеням и скользким камням не спускались к воде — старики, синева, сети и чайки были везде. Они телепортировались сразу в ту точку, куда переводишь взгляд с пыльных ног и колючек, вцепившихся в носки.
Плотные пляжи и песчаная дымка португальского океана, огромные валуны и холодная пена Галисии, каталонское захолустье, где сети сгнили без рыбаков лет двадцать назад, дорогие набережные курортной Астурии, пасхальное кантабрийское запустение — везде цепляешься глазом за внезапный угол с пластиковыми стульями, кофейные чашки, экран на стене (футбол или новости) и покачивающиеся голые мачты, мимо которых потом бредут покачивающиеся барные пенсионеры (и мы, и мы).
Когда эти и мы взяли турецкие билеты и влетели прямо в щель между двумя локдаунами_2020, то оказалось, что старики, сети, синева все равно поволоклись за нами. И проселочные дороги вдалеке от моря ни капли не помешали проявляться ни им, ни чайкам, которых ветром заносило сразу на гору и кружило между сосен как кленовые вертолетики на улице героя гражданской войны Владимира Азина. Его отец был рижским портным и тоже мог бы вечерами сидеть здесь за шатким столиком — бледный седой латыш между пергаментных турецких стариков. А по утрам они бы все смотрели как сыновья чинят бесполезные сети, внуки накрывают столы для сонных туристов, а правнуки делают селфи на фоне чужих лодок.
Сентябрьское невыносимое пекло и долгие подъемы по острым камням сплетают в потный галлюциногенный клубок саратовскую пыль, кленовый мусор, рижских чаек, длинные сосновые иголки и всех стариков средиземноморья. Никто из нас не мечтал о турецких окраинах, но в конце сентября 2020-го это было единственное место, куда мы смогли долететь и снять остопиздевшие маски. Если вы не выходили из дома по пропускам (пропустив всю московскую весну), и не убегали в 5 утра от патрулей по скверам (половину лета), то и всю остальную историю никак не получится объяснить.
Самолет взлетел, и Женька немедленно начала рыдать. Она смотрела в окно и всхлипывала: “не верю! не верю! не верю, что мы летим! и я три недели не буду работать! а буду только идти и все! только идти! И УВИЖУ МОРЕ!”. А Юкосик посмотрела в окно, посмотрела на Женьку и запела. Она пела земфиру, а Женька сказала, что это в Юке поют две порции Jack Daniels, а я сказала, что это в нашем маленьком затворнике запела свобода. Юкосик сняла наушники и сказала — да, это белорусская свобода, которую убивают прямо сейчас, поет во мне. А Женька сказала — тогда давайте мы пойдем по Турции за вашу и нашу свободу. Не поможет, конечно, ну так хоть попытаемся.
И мы пошли.
спонтанный психогеограф 