— однажды все мы ляжем под землей и будем интересовать только землероек

— и кротов

— и кротов

— а пока вставай и пойдем

— я не хочу больше никуда идти

…

федор к. лежал в снегу и замерзал

с каждым приходящим поговорить ему становилось все теплее и теплее. и он знал, что это означает: скорый покой и безмолвие всех оттенков белого.

последний, кому он еще отвечал, оказался бородатой неясытью. следующая галлюцинация была уже без четких визуальных признаков, и федор перестал обращать на нее внимание. 

«вставай, не сдавайся, мы еще не все увидели на этой планете» — думала шапочка кусто.

— я пересек больше морей, чем все остальные люди. я видел больше гор и городов, чем их осталось неразрушенными. и огромные реки из никаких миров протекали через меня десятки лет. но все, до чего я теперь могу дотянуться — больше не делает меня живым. 

снег засыпал федора к., пустыню такла-макан, пристани мёре-ог-румсдал и галисийские пальясо. под снегом исчезали все пейзажи и пропадали моря. снег накрывал горы, стирал города и растворял громкие голоса живых. 

федор лежал и терпеливо ждал — как будто жизнь была квитанцией, за которую надо расписаться, прежде чем закрыть дверь. 

свет расщеплялся на волны и мерцающие точки, звук распадался на атомы и хлопанье паруса, пустота впадала в оцепенение.

и когда федор был всего в одной секунде от улицы Золотильщиков — он вдруг подумал о сумерках, скрипе якорной лебедки и пустой остановке с кучей платановых листьев. 

он подумал о синей лавочке под старыми липами, открытых окнах, выходящих на пристань, запахе раскаленного песка и мокрого собачьего носа. 

и о холодном мраморе мертвых империй, книжных полках Умберто Эко и беспокойном сне среди виноградника. 

он подумал — хорошо и подробно подумал — обо всех этих нежных и печальных вещах, а потом вернулся в стиснутую тоской тьму и открыл глаза.